Для меня совершенно естественно представить, как на одну чашу весов, отмеривающих художественную справедливость, кладется капля волшебной смеси, которой писал свои полотна Вермеер Дельфтский, а на другую — левое ухо Ван Гога, левая рука Сальвадора Дали, а также внушительное количество разнообразных, включая самые интимные, органов наших нескладно сложенных современных художников. И если, как я сильно подозреваю, всей этой только что срезанной плоти окажется недостаточно, чтобы уравновесить одну-единственную каплю божественных красок, следует не колеблясь добавить для веса две руки — они весят немало! — Поля Сезанна, поскольку он, бедняга, несмотря на свои поразительные и достойные всяческого уважения притязания "быть Пуссеном природы", другими словами — великим архитектором природы, стал всего лишь подрядчиком по строительным работам неоплатонического толка. Он мечтал возводить на века дворцы для светочей разума, а преуспел лишь в постройке жалких лачуг, которые, в крайнем случае, могли дать приют нищим приверженцам современного искусства, привыкшим ночевать под мостами, или прекрасной звезде импрессионизма на пару летних эстетических сезонов. Поскольку эта книга призвана воздать должное подлинной живописи, жестокость по отношению к современным художникам неизбежна; и, несмотря на безграничное уважение, которое мы испытываем перед поразительным упорством Сезанна, несмотря на то что он действительно испытывал "классицистические" муки, несмотря на благородство его устремлений, мы нисколько не раскаиваемся, что предложили отрезать обе его неловкие руки, ибо все, что он "создал", он вполне мог бы сотворить, прибегнув к помощи ног.

Последователи Сезанна возвели в ранг закона неумелость и недостатки мэтра и исписали километры холста, основываясь на его заблуждениях. Заблуждения эти проистекали из безупречно честного характера Сезанна и часто были следствием его достоинств — но заблуждения никогда не станут достоинствами! Могу себе представить глубокое разочарование мэтра из Экс-ан-Прованса, когда он, словно одержимый, затрачивал столько усилий, чтобы геометрически правильно построить на картине яблоко, но удавалось передать не объемность, а лишь вогнутую поверхность! И, честолюбиво стремясь передать "нетронутую непрерывность" поверхности холста, не поступаясь ничем ради обманчивой внешности, Сезанн в конце концов оказывался перед полотном, усеянным ямами! Каждое новое яблоко — еще одна яма! Как сказал бы бессмертный Монтень, "нагадить в корзину и водрузить ее на голову!". Я уже говорил, что эта книга — дань художественной справедливости, но нужно добавить, что бессмертие ей обеспечит лишь неумолимая правдивость, поэтому я буду правдивым до мозга эстетических костей, и пусть читатель не пугается, если ему придется услышать, как они трещат под мощным давлением моего интеллекта. Итак, следует признать: почти все современные художники забыли о традициях старых мастеров, и мы больше не вольны делать то, что нам хочется, — "мы делаем то, что получается". Существует испанская пословица, которой народная мудрость определяет плохих художников: "Если получится с бородой — значит, святой Антон, если без бороды — непорочное зачатие". Пикассо, который представляет собой случай более драматичный, нежели Сезанн, — он не строитель и патриарх, он более гениален, разрушителен и анархичен — часто приводил мне эту пословицу, которая ему очень нравилась и которую он сделал девизом своей собственной художественной манеры. Пикассо было прекрасно известно, что белая эмаль для окраски дверей, купленная в лавчонке на углу, эмаль, которой он покрывал свои холсты, через год пожелтеет, как покрытая клеем газетная бумага! Точно так же поджигающий церковь анархист не сомневается: он делает это, чтобы сжечь храм, а вовсе не для того, чтобы спасти его.